Покемоны и охранители

История с помешательством на покемонах имеет прямое отношение к России. Мы ведь великая держава? Ну, а великой державе — великое безумие.

Уже и Шнуров поет о покемонах, и петербургская синагога приглашает ловить покемонов, предлагая взамен бессмертие и кое-что по мелочи из кошерного. Шнуров и синагога — это не вся Россия, но элементы ее опор точно. Кстати, капитализация компании Nintendo, запустившей игру Pokemon Go, превысила капитализацию «Роснефти», что плохая новость для еще одной опоры России — по имени Игорь Сечин.

А чтобы ответить на вопрос, почему на покемонах помешались все (и почему покемоны дороже нефти), уместно спросить о другом: кто в России покемонов не любит? Их не любят казаки (недухоподъемно, непатриотично), православная церковь (по той же причине) и какой-то совсем уж унылый госкомитет, даже в отпускное время проскрипевший, что покемонов придумало ЦРУ, чтобы мы делали снимки стратегически важных объектов, куда специально покемонов внедряют.

В принципе, и не зная, кто против покемонов (и даже вообще не будучи в курсе, кто такие покемоны), мы противников покемонов знаем наперед. Наверняка депутат Яровая покемонам не рада. Милонов, развлекатель журналистов, — сто пудов, покемонофоб. Все госведомства по части охраны детства, устоев, морали и своего бюджета, очевидно, хотели бы покемонов запретить.

Почему?

Потому что главный продукт, который производит постиндустриальное, информационное общество — это информация, превращаемая в качественное время. Покемоны (игра в которых состоит из двух видов информации: электронной и географической) — идеальная иллюстрация этой эпохи. Другими иллюстрациями можно считать квесты, селфи, Инстаграм, мессенджеры, соцсети, Скайп, флэшмобы.

Все эти вещи создают новое качество жизни. Этот нематериальный продукт ценится больше, чем продукт прежней эпохи — материальный. Фирма, которая вяжет веники, уступает фирме, которая веников не вяжет, а вместо них организует квесты или, скажем, экскурсии по подвалам и крышам.

Вот почему сегодня богатеют те, кто производит как бы ничто, а на самом деле — прикольное время. В десятке мировых богачей-2016 по версии Forbes лишь двое имеют отношение к нефти (Чарльз и Дэвид Кохи), но пятеро (Билл Гейтс, Карлос Слим Элу, Джефф Безос, Марк Цукерберг, Ларри Эллисон) — к созданию нового времени.

У любой компании или человека, понимающих изменение парадигмы, есть два пути: либо расширительный (включиться в производство или потребление этого нового качественного времени), либо ограничительный (отгородиться и объявить новое время пороком и грехом, пытаясь сохранить статус и бюджет).

Простой пример. В Петербурге мой обычный маршрут лежит мимо совершенно бонбоньерочной Симеоновской церкви. Однако это церковь православная, устоехранительная. Гигантская дворовая территория замощена и превращена в паркинг для церковных автомобилей. Ни скамеечки (посидеть мамаше с коляской), ни рамп (попрыгать скейтбордистам). Зато охранник бдит. Пускают в церковь в режиме сельпо: с 10 до 18. Вечером, когда окрестная улица Белинского превращается в этакий Бангкок, когда на отрезке в 213 метров буйствуют 6 пивных, 4 ресторана, 4 закусочных и 1 джаз-клуб, — церковь, естественно, закрыта. Ни скрипичных квартетов Моцарта, ни русского романса, ни прочего трудоустройства студента Консерватории. В то время как в европейских церквях я тьму музыки переслушал, а в Риме в церкви даже разок танцевал — затащила на вечеринку церковная община. И даже у нас не все церкви скучны. Например, лютеранская Св. Михаила отдала клочок прилегающей земли всяким там творцам кофе и бургеров, ценимых хипстерами. В итоге у церковных стен кипит жизнь, и жизнь заглядывает к лютеранам — в отличие от православных, которые умеют создавать качественное время лишь раз в год, на Пасху. Вот почему русская церковь злится и требует всех потенциальных конкурентов (включая покемонов) если не запретить, то поразить в правах.

Примерно та же ситуация и с казаками. Изо всех исторических реконструкторов (а кто еще они в XXI веке, как не ряженые реконструкторы? — их время минуло давно!) казаки самые унылые. Куда веселее и рыцари, и викинги, и кавалергарды. Какие сражения казаки могут реконструировать? Снова бить нагайками студентов университета? Или в безоружную толпу рабочих стрелять? Вся их «кичливость, драка по всякому поводу, культ грубости, хэканье, гэканье» (цитируя Быкова) — типичный маркер лузера, магазинного охранника, которому форма заменяет достоинство и благородство. И все, что ярко, свежо, круто — от Pussy Riot до покемонов, — они немедленно объявляют врагом России. Рассчитывая, полагаю, в обмен на благосклонность государства.

Таковы же и проросшие в застой яровые, милоновы и прочие охранители тьмы, которые на фоне ее только и ярки. Чем они могут наполнить время? Поклонами у иконы, здравицами царю и славословиями любому убожеству, при условии, что оно отечественное и похоже на них самих?

Вот вам и вся история с покемонами.

Прелесть ее в обнаружении того факта, что для жизни в расширенном статусе не нужно дорогое оборудование и часто даже деньги не нужны: куда важнее идеи и желание. Мессенджер Telegram, творение команды Павла Дурова, совершенно бесплатен, хотя оценен в миллиард долларов — одну седьмую того, что зарабатывает за год город Санкт-Петербург, со всеми его верфями, заводами, научными учреждениями, футбольным клубом «Зенит» и губернатором Полтавченко. А на его создание не потребовалось миллиардных вложений.

Блестящий цикл публичных дискуссий «Диалоги», два года придававший шарм такой бессмысленной в наши дни институции, как бумажная библиотека («Диалоги» были разгромлены в этом году), не потребовал от своего основателя Николая Солодникова ничего, кроме идеи.

И эти новые условия жизни, при которых идеи важнее вещей, совершенно прекрасны.

Покемоны — go!

Дмитрий Губин