Елена Фаткулина

 

Он долго не соглашался на это интервью — пришлось дать взятку и воспользоваться родственными связями. Прийти в гости с пивом и ныть «Ну паап!». Мы проговорили часа два или три, и я наконец задала несколько вопросов, которые мучили меня всю жизнь, а задать руки не доходили. Вроде «Почему ты так и не защитился» или «Что такое «Метель». Мне было сложно писать этот текст, но было важно это сделать. Все-таки, хоть и всякая селедка — рыба, но не всякая рыба — селедка:)

 

За всю историю ТГУ было всего несколько заместителей деканов, проработавших в деканатах не годы, а десятилетия.

На сегодня самый длительный срок, в течение которого один человек проработал в томском университете в этом качестве, оказался на счету у заместителя декана Исторического факультета Александра Попова.

Формально рекорд составил 27 лет, на деле — больше 30, потому что появился он в деканате Исторического еще в 1984-м. Тогда декан ИФ Жигалов «навесил» на молодого преподавателя истфака обязанности ответственного по общежитию (позже именно это получило название «замдекана по общежитию»).

Узнавали везде — на факультетах, в ректорате, в службах университета. Это здорово помогало: на то, что у других уходили день-два-три, ему хватало звонка туда, куда надо и так, как надо. И вопрос решался в пять минут.

В августе 2016-го, накануне начала нового учебного года и своего 70-летия, Александр Попов подал заявление об освобождении его от должности замдекана. После этого мы и встретились с ним в деканате ИФ ТГУ, чтобы поговорить о 30-летней службе, историческом образовании и вспомнить интересные истории из жизни факультета.

На истфак студент Попов поступил далеко не сразу после школы. Перед этим он успел отучиться несколько лет на модном в 1960-е физтехе в ТПИ, быть отчисленным с 4 курса за разгильдяйство и поработать на ТЭМЗе. И только в 25 лет оказался на истфаке.

←

→

— Как раз когда я поступил, строился Центр культуры. Сам прошибал отбойным электрическим молотком дырку в фундаменте главного корпуса для того, чтобы коммуникации туда протянуть, — вспоминает Попов.

Первую курсовую он написал по средневековым ересям, а после первого курса получил предложение от тогда еще доцента Сухотиной — перейти под ее научное руководство. Если бы в тот момент он попал в практическую науку, а не в преподавание, все сложилось бы по-другому. Но, видимо, сработала семейная традиция — отец был учителем истории:

— Нагрузку мне навалили безо всякой пощады, по старосоветским канонам — прямо с первого сентября, через два месяца после получения диплома, я уже читал лекции. И читал их всю жизнь. Иногда доходило до 250 лекций в год. А потом, когда началась Перестройка, я начал читать их в других местах — на всяких абитуриентских курсах, там уже деньги платили, потом в иногородних филиалах. По 12 часов мог шпарить эти лекции на любые темы. Да и сейчас могу, правда, сейчас очень уж много информации — и все интересно!

В 1983 или 1984-м, когда деканом истфака был Борис Жигалов, заместителей декана по социальным вопросам или по общежитиям еще не было. Был только ответственный от партбюро — тогда беспартийного Попова и сделали этим ответственным.

В то время на площади Южной уже строили знаменитую университетскую «тройку». Предполагалось, что исторический и филологический факультеты переедут туда с Ленина, 49. Как раз «Великим переселением студентов» и предстояло заняться новому ответственному. Причем процесс включал в себя не только сам переезд, но и подготовку общежития к проживанию — студентов активно использовали при отделке «тройки». Вся процедура заняла несколько лет.

Кстати, университетский дом на площади Южной, известный многим как «Пентагон», достраивался силами преподавателей ТГУ — в том числе, и Александра Попова

— Это вообще должен был быть межвузовский дом — его первая половина, построенная в конце 1970-х, такой и была. А вот вторая — 144 квартиры, досталась одному ТГУ — по случаю юбилея университета. В тот момент первый секретарь томского обкома партии Егор Кузьмич Лигачев уже как раз собирался на повышение в Москву, и напоследок решил осчастливить университет, добрую память о себе оставить. Вот и получился такой подарок, — вспоминает Александр Николаевич.

←

→

«На доме» преподаватели работали каждый день. Если утром — на лекции, то после — сразу на стройку, умыться-переодеться, и работать до позднего вечера. В ноябре 1980-го, незадолго до окончания работ, Попов бежал на лекцию и сломал ногу. Когда разрешили ходить, ему нашли валенки чудовищных размеров — чтобы можно было засунуть ногу в гипсе прямо в валенок. Так в гипсе он и прыгал по этажам, таскал сантехнику, чтобы не вычеркнули из списков. В январе дом сдали, а в марте 1981-го преподавателям отдали ключи.

В 1982-м умер Брежнев — или, как его еще называли в народе «Лёлик». Управление страной перешло к экс-главе КГб Юрию Андропову. По кинотеатрам, вспоминает Попов, отлавливали прогульщиков — прямо во время киносеанса.

— Дневной киносеанс. Останавливают кино, двери перекрыты, врубается свет и идут с повязками и с погонами: «Кто такой, почему не на работе?» Пытались административными методами решить проблему — нам же ускоренно развиваться, а тут застой сплошной, ни хрена не развивается. Не хотят работать, надо заставить… Кого поймали — объявляли выговоры, некоторых даже сажали на 15 суток. А это чревато было, показатели снижались, а значит, не было премии, которая солидную долю играла в зарплате. Не зря в своем время Маяковский написал — «Товарищ, нервы зажми в узду, придя на работу не ахай…», — смеется Александр Николаевич.

Но не только борьбой с прогульщиками запомнился Андропов. Однажды ночью в дверь квартиры ответственного по общежитию Попова постучали, и сказали только одно загадочное слово: «Метель!».

Это был пароль по которому объявлялись военно-штабные учения, нацеленные на приведение в состояние полной боевой готовности Итатской дивизии.

— Она на тот момент состояла из запасников, работающих и живущих в Томской области. В Итатке был штаб дивизии и постоянный кадровый костяк, то есть, начальник этой дивизии и штабные офицеры, да хозвзвод, который товарищей офицеров содержал и обслуживал. В случае объявления мобилизации, все «запасники» этой дивизии ставились под ружье. Им вручалось предписание, что они должны явиться на сборный пункт тогда-то, имея при себе то-то и вступить в свою воинскую должность, — рассказывает Попов.

Должности у запасников, работающих на заводах, в вузах и конторах, были распределены заранее и записаны в военном билете. Так, рядовой был не просто рядовым, а, например, «рядовым первого взвода третьей роты четвертого батальона первого полка Итатской дивизии».

— А я по зрению был годен только к нестроевой и приписан к штабу, который мобилизует дивизию — так называемый сборный пункт. Он был создан на базе 7-го общежития в Ленинской комнате, там мы и сидели. И у каждого был «свой» квартал или участок в Томском районе. Требовалось доставить на призывной пункт военнобязанных, которые были обязаны собраться, пройти воинские сборы и прорепетировать условную войну.

Это были самые широкомасштабные — и, видимо, единственные — военные учения второй половины ХХ века в Томске. Все началось с того, что в три часа ночи поступил звонок в ректорат. Там его принял специальный вахтер на «горячей линии» и тут же позвонил дальше. Всем, у кого телефонов тогда не было, информацию передавали по «живой» цепочке. Те, у кого телефон был, знали, в какую квартиру к кому бежать.

Все три дня сборный пункт был на казарменном положении — «штабники» ночевали прямо там.

— После этого я попал домой — работа сборного пункта была закончена. Поспал, побрился и пошел на работу, в Университет. Выхожу в 7 часов утра — вот она, Итатская дивизия, выдвигается в район предписанной дислокации, к мосту через Томь. Танки шпарят, пушки волокут, и понурые мужики из запаса сидят. Колонну я, наверное, больше часа пережидал — дивизия не слабая, порядка 12 тыс. человек со всего района мы собрали.

Именно так один из коллег Попова, Николай Соколов в свое время называл диссертацию. Будучи отличным лектором, Александр Николаевич так и не обзавелся ученой степенью. Хотя повышения зарплаты хотел и пресловутую кандидатскую диссертацию в свое время написал. Правда, не защитил.

— Я сдуру думал, что надо докопаться до истины. Идея научной работы была какая. Народовольцы, предтечи нашей пролетарской революционности — мелкобуржуазные революционеры и глубоко ошибались, предлагая утопический вариант. Но когда я в это дело вникать начал, получалось, что они все правильно говорили, и вовсе не утопично, а вполне по-большевистски — у большевиков все так же, как у народовольцев было. А программы Бакунина и особенно Ткачева в принципе очень похожи на большевистские. Тогда почему они неправильные? Может быть, не так уж они и утопичны? То, что утопичной могла быть программа большевиков, тогда мне и в голову не могло прийти. Ведь Ленин, на которого в СССР ссылались все и всегда как на носителя абсолютной истины и который всегда ругал социалистов-народников за их мелкобуржуазность и утопичность, не мог ошибаться. Однако оказалось, что мог. И он сам это признавал, заявляя в 1914 году, что в конце 19 — начале 20 века, в годы ожесточенной полемики с народниками он сильно переоценил уровень развития капитализма в России.

Но в 1984-м году работа с идеей о том, что Ленин был неправ, была вполне себе неожиданной. На заседании кафедры ее обсуждали часа два, а после, в кулуарах, столичный историк, автор книги про Бакунина из серии «ЖЗЛ» Нина Пирумова сказала автору:

— Ну, Саша, у вас тут деревня, можно резвиться. Но это не пройдет ни под каким соусом. У нас в Институте истории люди порядочные, но только уверяю вас, если бы вы там выступили с этим, уже на утро телега в ЦК лежала бы. Про то, что такая работа — это подкоп под самые идеологические основы, и не потому что христопродавцы и подсидеть хотят, нет. Из совершенно искренних, правильных побуждений, — вспоминает Попов. — У меня был вариант поменять тему — ну, а как ее менять, 10 лет почти сидел над этим. Это что, еще 10 лет сидеть с таким же результатом? И выкинул диссертацию. Уже потом, в 90-е годы выяснилось, что я правильно все вычислил. Та же Пирумова потом и писала: вот, Ленин тоже мог ошибаться.

Начав работу в деканате на излете эпохи застоя, Попов продолжил ее уже в перестройку. Когда деканом ИФ стал Борис Тренин (сопредседатель Томского общества «Мемориал» в 1993–2012 гг.), через некоторое время оказалось вакантным место замдекана по учебной работе:

— Тут-то меня и сосватали, поскольку опыт работы со студентами у меня был не только аудиторный. Так с 1 сентября 1989 года я официально вступил в должность, а на деле начал уже с февраля того года — пришлось вникать на ходу и учиться рулить учебным процессом. Что такое учебный план, штатное расписание, расчет учебных поручений на отдельного преподавателя, на кафедру, на факультет… Правда, тогда, в 1989-м по бюрократической части все было гораздо проще, чем сейчас. Существовал чудовищных размеров кусок бумаги — «пол-листа» (так тогда называли формат А2), где был типографским способом отпечатан учебный план. Он был типовой, рассчитанный на исторические факультеты всех вузов Советского Союза. Программы всех дисциплин, которые читались, тоже были типовыми и обязательными для исполнения. От себя можно было только саму структуру курса «раскрашивать» соображениями по поводу того, что надо изложить в обязательном порядке. От нас мало что зависело, нужно было просто подобрать исполнителей и обеспечить их аудиториями. А для этого так составить учебно-производственный план, чтобы более-менее равномерно распределялась нагрузка. Деканатская работа была дополнением к преподавательской нагрузке, значительно меньшим, чем основное занятие. Доплата за такую работу составляла то ли 20%, то ли 30% к преподавательской зарплате. Ну, а поскольку я на тот момент был ассистентом преподавателя, доплата была очень небольшая.

На волне перестройки перспективы казались восхитительными. Забрезжила возможность изменить железный директивно смонтированный, обязательный учебный план, рассказывает Попов. Была дана возможность создавать свои собственные учебные планы: твори, думай, пробуй!

— Никто не знал, как правильно, как не правильно, как должно или не должно быть. Но все знали, что-то должно меняться. Действовали методом тыка… это была творческая работа по преобразованию «директивной монометодологичной системы подготовки специалистов-историков» в плюралистичную многопрофильную модель. Все это, естественно, вызвало трения среди преподавателей, среди руководства. В условиях, когда никто не знает, как правильно — а все же привыкли, что правильное мнение одно, и оно начальственное — неизбежны были всякие споры, вплоть до обид, разрыва отношений.

Такой режим — между отмиранием старой и появлением новой директивы — длился лет 10. Факультет жил в ногу со страной — старая система отмирала, новая возникала.

— Но учебный процесс дело такое. Он должен идти. И желательно, чтобы качество не снижалось. И качество было вполне приличное. Что-что, а соображать, говорить, рассказывать, учить выпускники наши могли и тогда и сейчас, — уверен Александр Николаевич.

После перестройки у вузов появилась возможность (достаточно быстро переросшая в необходимость) начинать внебюджетную деятельность, проще говоря — заработать на выживание.

— Вообще говоря, я не чиновник, не люблю я это дело, с бумажками ковыряться. Еще больше не люблю заниматься бухгалтерией. Мне преподавать нравится, заниматься исследовательской работой, — рассказывает Попов.

Но пришлось заниматься именно бумажками.

— Меня всегда раздражала и до сих пор раздражает утверждение «вот, то ли дело раньше, при советской власти, все было бесплатно — и медицина, и образование». И при этом категорически не желают видеть элементарных вещей. На Советский Союз с населением в 280 млн. человек, на момент распада, приходилось 2,5 млн студентов высших учебных заведений. Сейчас на РФ с населением в 145 млн человек — это всего половина Советского Союза — приходится около 6 млн. студентов вузов. Вопрос — за счет чего? Как раз за счет того, что людям было разрешено учиться за свои деньги. При советской власти было не бесплатное высшее образование для всех, оно было элитарным, конкурс всегда был чудовищным из выпускников школ. В среднем, из четырех один попадал в вуз. 30% выпускников школ реально поступали в вуз. Остальным было просто запрещено по факту учиться, даже за свои деньги, поскольку за свои деньги учиться было запрещено. И как только разрешили учиться за свои деньги — резко вырос контингент студентов, вузов стало не хватать, вузы стали открываться. Какие — другое дело. Огромное количество наплодилось вузов, которые даже с очень большой натяжкой на вуз никак не тянут. Пришлось открывать полноценным вузам филиалы.

У исторического открылся филиал в Междуреченске, Прокопьевске. Полноценно вести там обучение и подготовку специалистов было нельзя, но спрос был! И 10 лет историкам, как и многим другим, пришлось преподавать на выезде — каждую неделю мотались в филиалы. Сейчас все они уже закрыты, оказавшись тупиковым вариантом развития.

Филиалы помогли пережить сложный период, но они же резко изменили в обществе отношение к системе высшего образования, уверен Попов.

— Раньше оно воспринималось своего рода привилегией «не для всех», а возможность иметь высшее образование, попасть в вуз очень ценилась. Ради него можно было идти на большие издержки, и оно себя, в конечном счете, оправдывало. А тут сложилось впечатление, что это штука отнюдь не исключительная, любой может получить. Если в голове не хватает, пусть в кармане хватит — не у меня, так у родителей. Это и есть демократизация образования. Только когда появились платные студенты, встал вопрос, а по каким критериям их теперь оценивать? Если по советским, то получается, что все платники кроме как на «двойку», при всем своем желании и усидчивости, не сдадут, потому что мозгов не хватит. Но они же деньги платят, и они нам нужны, потому что государство платит такую зарплату, на которую жить нереально. Соответственно поэтому начал понижаться уровень требований. Когда говорят, что планка «упала до плинтуса»… ну, где-то, может, и упала. У нас не упала. Троечка правда стала такая, жиденькая-жиденькая, вшивенькая-вшивенькая. И троечников количество стало плодиться с невероятной скоростью. И двоечников количество возросло, потому что тройку все равно надо было заработать. Приходилось родителям объяснять — за деньги «трояки» не продаем. «Четверки», «пятерки» и даже «трояк» — только своим горбом, но не за деньги. Мы на этом и продержались, «тройками» не торговали. Но уровень упал.

Одна из самых памятных и странных историй, которая произошла с замдекана по учебной работе истфака Поповым непосредственно на рабочем месте, оказалась связана с факультетским архивом. Она случилась в конце 1980-х, когда БИН (3-й корпус ТГУ, где располагается деканат исторического факультета) закрывался на реконструкцию.

Пропала вся внутренняя жизнь факультета — комсомольская, партийная, учебная. Теперь архив у истфака есть только с 1989-го года. В «рассыпавшихся» томах было много интересного — через них прошли все студенты, многие из которых где только не работают, включая и госорганы, и разного рода секретные службы.

— То, что это само собой могло сделаться ровно в тот момент, когда мы ушли — это чушь. Кому-то это понадобилось. И, скорее всего, кому-то из тех, кто в этих книгах так или иначе фигурировал. А жаль. Сергей Федорович Фоминых вон с миру по нитке собирает сейчас материалы, у ветеранов воспоминания всякие записывает, а тут — можно было бы диссертации писать на этих книгах.

Вышеупомянутая реконструкция оказалась единственным временем, когда деканат переезжал с насиженного места и несколько лет скитался — то в главный корпус, то в Центр культуры, то в общежитие на Ленина, 49. А потом, наконец, снова вернулся в БИН.

До революции здесь было общежитие. На первом этаже — шинельная, галошная, швейцарская. А на втором и третьем этажах — просторные двухкамерные комнаты для господ студентов. В одной из таких давным-давно и обосновался деканат. Несколько столов, книжные шкафы, древний сейф.

Именно сюда до сентября 2016 года надо было звонить, чтобы поймать Попова: мобильного телефона у него, как у старого разведчика, не было — чтобы не названивали постоянно родители студентов. Хотя они все равно названивали. Из другого города могли позвонить и ночью домой.

Сейчас, уйдя из деканата, он обещает наконец-то завести мобильник — правда, пока так и не завел. На освободившееся от деканатской работы время претендует сразу несколько занятий — от нового курса лекций до написания учебника по истории.