мне страшно жить, быть, думать, умереть, мне страшной кажется любая фальшь на свете, и даже, когда рано утром плачут дети, их слезы лишь фантом из пустоты. и есть ли смысл в каждом нашем шаге, когда, взорвав себе мозги, хватаем флаги чужих амбиций, колкостей и лени, и заставляют встать нас на колени, но не с мольбой о благости и силе, о том, чтобы себя мы позабыли, о том, чтобы врагов смурные лица нам снились и читались на страницах. чтобы забыли мы о дружбе и о мире, чтоб вместо правды ложь лилась в эфире. и в этой суете и чепухе мы забываем и о Боге и о духе, и только глупости мы подставляем ухи. Похоже все-таки был Бог здесь ни при чем, когда творился человече, из обезьянего хвоста безумный люд произошел под вечер, и нет у Бога сил на этот хамский блуд.
я напишу тебе письмо и отправлю его в неизвестность, через слова о моей любви постигается вечность. эти слова не о тебе, ни о твоих руках и глазах, любовь я ищу в себе, чтобы преодолеть страх. страх обиды и боли, смерти и нетерпения, в ранг отверженных мне не встать и прочь все сомнения. счастлив любой наш путь, каким бы кривым он не был, а ты просто радостен будь, и плыви по течению. чувств моих, слез и слов, нежности и поцелуев, пусть душа на засов и ответа не будет. пусть даже камень каждый тебе подмогою станет я просто приду однажды и уберу все камни. я просто приснюсь тебе в полночь и высохнут все слезы, чем я могу помочь еще - мечты превращая в грезы?
я снова умираю, не спросясь, мои глаза смежает сон навечно, в мое лицо уже не дует ветер встречный. и капли первого дождя не моросят. в последний раз удобно в кресло сяду, возьму кота и проведу два раза по шерстке его гладкой и родной, и пролистаю томик Мандельштама, который кажется в последний раз не мой. и сердце остановится внезапно, как только досчитаю до пяти. теперь ты можешь уходить. не часто, но если будет случай - позвони. там тоже можно позвонить под вечер, и передать привет и поцелуй. и можно там рассчитывать на встречу, перед уходом ты свечу задуй. и не забудь закрыть ту дверь, где вместе мы жить уже не будем никогда, и застелить постель, в которой в единстве не сливалися сердца. ты просто приходи - неважно здесь или там нам будет хорошо с тобою, но если станет страшно ты скажи, и я твой страх сожму в своих ладонях.
Тонкие пальцы покрылись инеем, Нежные души подстригли ногти. В яблочной неге небо синее И глубины с простотой так хочется. Хочется ярких нарядов в горошек, Хочется в сердце тихой мелодии, А кругом все звёздами запорошено, Но на пути к ним бурьян и колдобины. Вышить из снега пряжу тонкую, И подобрать друг к другу снежинки. Холодно будет еще долго, Нужно и впредь экономить слезинки. Нужно мечты все собрать воедино, Не пропустив самую простую и ясную, А небо по-прежнему такое синее, А на душе лишь тоскливая сказка.
Жизнь как комната, полная приведений - назойливых, вредных, жрущих варенье, пьющих марочное вино и играющих в детское домино. Где та дверь, за которой можно от них закрыться, в подушку зарыться и не слышать их заупокойные песни, пьяные визги и молодецкие свисты? Где та лестница, с которой можно спрыгнуть поломать ноги, расцарапать душу, проползти сквозь щель, заткнув уши? А потом понять, что это был последний и самый страшный сон, привидения разошлись по своим каморкам, потеряли ключи от всех дверей, теперь можно приглашать гостей, пить вино, играть в домино, и быть ребенком совсем маленьким, еще в пеленках, и не иметь прошлого - такого удушливого и пошлого.
трещина на асфальте замазана йодом, рана в душе загрунтована и кровит. крошечный листик пробился сквозь своды камней и глины и тоже саднит. ноги в движениях мелькают на трещине, чувства в стоячей воде не живут. как же нам много жизнью обещано врет она слишком, и просто кривит - делом и словом, мольбой и слезами, и невниманием родных чутких глаз. ждем мы любви и страдаем от радости. жизнь она хитрая штука отдаст все, что положено все, что измерено, все, что для нас будет важно потом лист среди ног превращается в дерево сердце от слов каменеет и ждет.
мне хочется в одиноком домике слушать одинокий шум моря. и на пустом листе скомканном написать все слова о горе. о горе потерь и обретений, падений и взлетов в никуда. о запоздалых признаниях, о пении вслух, шепотом или громко, даже если у меня нет голоса, а ты совсем глух. и утром, встав рано, слышать одинокий крик больной, раненой чайки случайно ли?! и пусть не покажется странным, но это твоя боль и твоя рана. и на ней уже образованы спайки. а чайка летает, как все одинокие чайки, в полете страдать легче, на высоте воздух чище и раны не так болят
я буду ждать, когда мы встретимся - через века, года, мгновения. на берегу реки забвенья я буду ждать тебя всегда. не закрывая глаз, храня огонь, и развевая пепел, я буду верить в вечность и в тебя. и ты придешь в том стареньком пальто, с собакой черной, с грустными глазами, которую когда-то не за что вдруг кто-то пнул. а ты согрел и дал поверить, что и у людей есть души и сердца, что люди тоже по-собачьи плачут. закутал ее в синий драный плащик, принес домой и имя дал того, кто не стеснялся плакать и любить. и пес Габеном стал - хвостом юлить, лизать глаза стареющего мудреца. вся эта сказка без начала и конца я просто буду ждать тебя.
Странно выскочил из меня Маяковский. меня открыли как бутылку шампанского, выпустили пузырьки и обвинили в безвкусице. как в этой жизни много нашего, странного, когда люди не умеют варить устриц и мыть посуду. и даже лежать на диване и плевать в потолок, считая себя глубокомысленными особами, а если ты от кашля чуть не сдох иди проспись. потом лечись. а до тебя и твоего кашля мне дела никакого нет. я дальше сам становлюсь глубокомысленным потолком, обвиняя всех в безвкусице, и что толку - проблема ведь только в том, что у самого никогда не было вкуса к устрицам. а потому можно кидать трубки и слова, хамить, что есть силы, все сойдет с рук, но вот только одно скажу тебе, милый, у меня больше не кружится от тебя голова
Теперь, когда мне далеко за... двадцать я поняла природу и смысл любви. нет, это не при полной луне обниматься, и не печь вместе вкусные пироги, и не прикасаться рукавами, краснея, как будто ты не целовался еще, и от улыбки любимой млея, зажигать свечу и совершать просчет за просчетом: говорить глупые слова, и просить дорогие подарки, от которых будет кружиться голова. мечтать о штампе в паспорте - все это мелкая маета, суета, круговерть, и нелепость. а ты влезь в шкуру любимого человека, загляни за стенки его сосудов, проживи его мукой и его чудом. а потом потуши огонь, выпей всю воду, сломай каждую медную трубу. вот только тогда и поймешь. что любишь, и что опять обманул судьбу.
ПРИНЦИП ПОСТРОЕНИЯ КИНОНОВЕЛЛЫ
В ПОЛЬСКОМ КИНЕМАТОГРАФЕ
ПЕРИОДА «НОВОЙ ВОЛНЫ»
А. В. Бернатоните
Томский государственный педагогический университет, Россия
В данной статье рассмотрены некоторые аспекты построения киноно-
веллы в польском кинематографе периода его становления, то есть конца
50-х – начала 60-х годов. Основная задача – показать специфику киноно-
веллы с разных точек и позиций, как автора, так и героя, с учётом того,
что и сама форма киноновеллы трансформировалась, видоизменяя свои
внутренние принципы. Выявлена специфика образа героя, который, суще-
ствуя как самостоятельная единица, вместе с тем отражается в других
персонажах. Доказано, что данная манера подачи киноматериала необ-
ходима для выявления многогранности и неоднозначности, казалось бы,
одних и тех же ситуаций и явлений.
Ключевые слова: новая кинореальность, кинематограф жизни, сквоз-
ная тема, смысловой нюанс.
PRINCIPLE OF CONSTRUCTION CINEMATIC NOVELLA
IN THE POLISH CINEMA OF “NEW WAVE”
Ada Bernatonite
Tomsk State Pedagogical University, Russia
This article discusses some aspects of constructing the cinema novel in
Polish cinematography at the period of its formation, that is the late 1950s and
the early 1960s. The main task is to show the specificity of cinema novel from
the different points of view, as from the author and from the character, taking
into account the fact that the form of cinema novel has been transforming,
modifying its internal principles. The author detects the specificity of the
character’s image, that exists as an independent unit, however, is reflected in
the other characters. It is proved that this way to showing film material is
necessary for reveal diversity and ambiguity of seemingly the same situations
and phenomena.
Keywords: new film reality, cinematography of life, prevailing theme,
